Призрачная жизнь всегда чужая
(Текст к фильму Николая Дроздова «Путь домой»)
(Часть высказанного во время съемки осталось за кадром – экранное время лимитировано. Однако этот монолог Мераба Мамардашвили заслуживает быть представленным полностью. Кроме того, текст приведен в большее соответствие с грузинским оригиналом.)
То, о чем я обычно говорю, постараюсь высказать так, чтобы не было очень туманно. Для того живого тела, той плоти, которая называется Грузией и частицей которой являюсь я, мои друзья, знакомые, родственники, для этой плоти настал весьма важный момент.
Уяснение и восприятие этого момента связано с представлением прошлого, с ответом на вопрос, какое прошлое говорит в нас. Обязательно говорит. Суть исторического момента такова, я думаю, что для нас, этой плоти, настало время выхода из одного поля и входа в другое.
Что я называю полем? Поле — это некое социальное, историческое пространство, структурированное какими-то силами. Эти силы живут и действуют в людях, это — их пафос, страсти, представления, духовные и психические энергии, мобилизуемые воображением. У этих сил всегда есть и какие-то государственные знаки и оправдание. Иначе говоря, есть одновременно государственная властная структура этого поля — кто и как осуществляет управление, власть и так далее в этом поле. Для нас то поле, в котором мы прожили, нетрадиционное и чужое. Это поле — поле русской власти, которое создалось примерно в XVII веке и усилилось во время Советской власти. Главная идея этого поля заключается в том, что выше всего и всех стоит государство, и человек — ничто, если он не слуга государства и государственной идеи. Все это структурирует и каждодневную жизнь, сознание, социальные структуры и прочее.
До того, как Грузия была присоединена к России, то есть до аннексии, в исторической Грузии этой структурации не было, не существовало. А сейчас главный элемент здесь, как и в России,—призрачный элемент самой этой власти. В большей части ее психическая сила состояла в том, что люди, попавшие в эти структуры, не имели чувства реальности и разумной ориентации. Как будто простой крестьянин, и тот был впавшим в какую-то мистику, в какое-то нереальное. свернутое в призраки сознание. Эти фикции хорошо описал Гоголь, они составляют так называемую «русскую душу» – Чичиковы, Хлестаковы.
Мы теперь должны перейти в поле других сил. Другими силами является европейская структурация гражданской жизни и гражданственного сознания. Существует три поля: азиатское, русское, европейское. Не случайно, что наши цари всегда заблуждались, когда склонялись к России. Русские всегда их обманывали. Персы не могли обмануть, турки тоже, а русские обманывали, так как эта империя для грузин была совершенно незнакома. Она была не так деспотична, как Иран, но в ней мы ничего не понимали. Ложь — элемент этой империи, которая называлась российской и традиция которой была продолжена при Советской власти. Она не похожа на азиатские империи, но мы должны избавиться от нее, как неисторического и нетрадиционного для нас и вернуться к традиционному.
Наша история и традиция — христианские, это традиция первичного христианства. Европа в этом понимании — состоявшийся христианский эксперимент. Европейская культура — это победа христианства не в том смысле, что народ ходит в церкви, кристаллизация христианской души происходит совершенно иначе, в европейских институциях вообще могут не упоминать имя Бога, однако эта <кристаллизация> во взаимоотношениях, нормах, институциях и оправдывает эксперимент. Люди в границах этого эксперимента наладили нормальную жизнь, историю и преемственность. Мы оторвались от этого, так как сначала над нами довлели азиатские тирании, а потом мы вошли в русское поле, которое иначе, но тоже исключает гражданское общество. Я бы сказал, что в России христианское просвещение испытало поражение. Это ясно видно из начала XIX века, когда начинается критическое мышление, осмысление рождается из поражения. Сейчас мы или восстановим и разовьем европейскую структуру или погибнем. Погибнуть легко. Структурация означает структурацию психических энергий, и действующие в истории силы и есть психические силы: это воля, пафос или видение правды, которое отчетливей той правды, которая кажется правдой. Зло в истории заложено чувством правды. Не существует такого зла, которое сгоряча не совершал бы человек с ясным сознанием, что он прав, а другой должен быть наказан, должен умереть.
Если к этим элементам добавить призрачный элемент реальности, получим советский ужас, где кровь льется как бы ни за что. В истории значительно больше крови проливается просто ни за что, чем за что-либо.
Что сказать о негативном? Как будто бы смешно, что у нас открылось будущее, а мы прикованы к прошлому и наблюдаем, спрашиваем самих себя. Это очень плохой признак, наверное, нам недостает знания того, в каком мире мы жили и что может произойти после разрушения советской системы. Об этом трудно говорить, я страдаю профессиональным уродством. Раз я философ, мои простые переживания переходят в отвлеченные понятия. Поэтому другие считают это глупостью или абстракцией. Это сознание — изнуряющая вещь, я помню, когда в молодости духовно просыпался в Тбилиси. Главной пружиной этого просыпания была боль в глазах и сердце от зрелища торжествующей несправедливости, насилия над человеком, лжи и лицемерия, наглого невежества и дикости, одним словом — слепящей и удушающей тьмы, которая окружала нас, как океан, на всем необъятном российском пространстве, где к тому же еще и «все молчало на всех языках». И не имело значения, что происходит в Москве, какие злые интриги там плетутся и виноваты ли в этом русские или кто-то другой.
Это была жизнь грузин и ложь, сказанная грузинами, тьма, созданная грузинами, произвол, несправедливость, и ты ничего не можешь сказать, ибо естественный язык тоже стал официальным и ритуальным. В языке была радость и невозможно было выразить боль. Не мог сказать человеку, что он ворует, отнимает, продает Грузию. Грузия была продана грузинами. Был продан и язык. Разве советский грузинский язык — не продажа? К этому добавлялось знание того, что это была наша жизнь, жизнь наших сестер, братьев, матерей, отцов, предков. Конечно, в этой жизни имело значение прошлое, прошлое говорило, но будущее перекрывалось прошлым. Однако проблема в том — чье это прошлое?
Как про жизнь можно сказать, что это — моя жизнь? Иногда я живу чужой жизнью, так как призрачная жизнь всегда чужая. Она мертва в таком понимании, и прошлое—это не твое прошлое, а чужое. Свое прошлое ты даже не знаешь, оно скрыто призраками и тенями.
Несколько лет назад не существовало «гибели в Афганистане», для погибших не было названия, ты ведь не мог сказать, что чей-то сын погиб в Афганистане. Смерть, которая не была названа, перечислена, не является смертью, не участвует в жизни. Нормальное мое переживание — участник моей жизни. Это чье прошлое, чья участь, кто скончался? Мой сын? Однако я не могу сказать этого. Раз не говорю, словесное или культурное существование покидает моего сына или прошлое. Прошлое означает случившееся, которое имело место и действует на нас. Этого не изменить. Чьи думы в вашей голове или моей голове? Вы уверены, что ваши думы? Вы так же не уверены в том, что живете своей жизнью, как не уверены, что думаете свои думы.
Я так бы подытожил сказанное, что мы имеем государство, которое не является государством, имеем страшное общество, которое не общество, имеем власть, которая не является властью в том историческом смысле этого термина, в каком государство есть служебный орган общества им структурируемый, а государственный деятель — общественный слуга. Государство, которое правит, — это нечто другое, что сопровождает традиционный призрачный русский элемент, тень. Тень тени. Общество, где не существует никакой независимой ассоциации людей и существует только такая общность, которая изнутри пронизана принципами государственности и допущена государством. Власти, конечно же, нет. Кто правит сегодня Грузией? Ясно, что традиционная структура нейтрализована. Неформалы правят? Нет. Либеральная интеллигенция? Нет. В Грузии анархия? Нет. Вот и становится очевидным, что же означает наша власть: власть аморфна и правит тем, что мы сами правим друг другом в пользу нее. Мы «по-человечески» понимаем друг друга и делаем то, чего желает Советская власть. И достигаем советского идиотизма в экономике, искусстве, в гражданской жизни. Пока мы правим…
Чтобы вернуться к самим себе, мы должны избавиться от этой аморфной власти, которую нам навязали, и вернуться к такой жизни, где хлеб называется хлебом, солдат солдатом, а не воином-интернационалистом, то есть мы должны вернуться к реальности, где будет пролито меньше крови, потому что призраки требуют значительно большей крови, чем сколь угодно жестокое государство или власть. Это трудная задача. Или мы, грузины, сможем это, или же мы недостойны исторической жизни.