«В моей книге всё правдиво и всё – бред»

[Интервью Виктории Лысенко с Пьером Бельфруа]

В.Л.: Как зародился замысел книги «Товарищ Водка»? Чем она была для Вас: расставанием с коммунистическим прошлым?

П.Б.: В Праге мы с Мерабом много смеялись над глупостью происходящего вокруг нас, и решили, что было бы хорошо написать об этом сатирический роман, какую-нибудь фантастику. Это было так просто, не было никакого «зарождения», никакого «большого взрыва».

Пьер Бельфруа. Франция, 2008 г. Фото Виктории Лысенко

В.Л.: Это не имело отношения к книге Зиновьева?

П.Б.: Никакого, это было раньше Зиновьева и его «Зияющих высот». Мераб прекрасно знал и любил Зиновьева, но позже в их отношениях возникли проблемы.

В.Л.: А как Мераб реагировал на свой сатирический портрет в романе Зиновьева?

П.Б.: Ему это не понравилось. Напротив, в книге «Товарищ Водка» нет Мераба, это не Мераб. Это наше воображение, наш «бред». Разумеется, мы неизбежно говорим сами о себе, мы говорим о наших друзьях. Но персонаж «товарищ Водка» не имеет ничего общего с Мерабом.

В.Л.: Но в сцене первой встречи героя с товарищем Водкой, которую я переводила, внешность Водки – это вылитый Мераб.

П.Б.: Водка – гэбэшник, не имеет отношения к Мерабу, но ради смеха я придал ему внешнее сходство с ним.

В.Л.: Конечно, это было смешнее, чем полностью придумать персонаж.

П.Б.: Невозможно просто взять и придумать, мы придумываем, то, что переживаем.

В.Л.: А какой была ваша реальная встреча?

П.Б.: Он мне сказал: «Пьер, Вы – француз? Как можно быть французом и одновременно коммунистом, если Вы, конечно, не полный идиот?». Это было как удар молнии (любовь с первого взгляда) и мы упали в объятья друг друга. Наша дружба наступила немедленно и была тотальной, как любовь.

В.Л.: Но ведь Вы были членом компартии…

П.Б.: Да, разумеется, иначе как бы я оказался в Праге. Но это было молодое поколение членов партии, которые были антикоммунистическими коммунистами. Это была хрущевская эпоха, уже вышел «Один день Ивана Денисовича» Солженицына. Хрущев уже высказал свое отношение к Сталину, появились люди, пережившие ГУЛАГ. Были те, кто считал, что социализм можно улучшить, и те, кто в это не верил.

В.Л.: А много ли было людей, которые думали как Вы с Мерабом?

П.Б.: Очень немного.

В.Л.: Вы взяли имя Женя для Вашего персонажа Товарищ Водка у Жени Амбарцумова, а у Мераба внешность?

П.Б.: Возможно, вполне возможно. Мераб, когда читал роман, очень смеялся. Наш первоначальный проект был в том, чтобы написать книгу вместе. Но потом, Вы знаете, ему запретили покидать Советский Союз, железный занавес упал, и мне пришлось писать одному. Я не мог послать книгу ему, приходилось быть очень осторожным.

В.Л.: Мне понравились безумные сцены заседания коминтерна, встреч Товарища Водки со Сталиным и Гитлером, история с лабораторией по уничтожению инакомыслящих.

П.Б.: Мне хотелось показать, что коммунистическая идеология и была безумием.

В.Л.: Когда же Мераб впервые познакомился с книгой?

П.Б.: Это произошло в конце восьмидесятых. Он позвонил мне, когда вернулся во Францию после долгого перерыва. Книга вышла в 1980 г. Но я написал ее в 1973. Он очень много смеялся.

В.Л.: Откуда же взялось имя «Водка»?

П.Б.: Вот именно имя «Водка», откуда оно? Нужно было придумать имя, и почему имя «Водка»? Это не имеет никакого отношения к Мерабу. Мы с ним, конечно, любили выпить водочки, но дело не в этом. Это был мой выбор – имя мне казалось забавным. Кроме того, мы знали, что кэгэбэшники часто были пьяницами, так что имя «Водка» как раз подходило.

Это на самом деле бредовая книга. В ней все правдиво и в ней все бред. Я хотел показать, что тоталитаризм приводит к самым ужасным вещам, и к самым чудовищным нелепицам, глупости и безумию. Можно было бы это сделать средствами драмы, в драматическом тоне как Солженицын, но я сделал то, на что больше способен – я способен смеяться, для меня смех был большим проявлением моей личной свободы. Иначе можно было рассказать серьезную историю: я был жертвой того-то, меня обманули, мне обещали всеобщее счастье, но получилось совсем не то, меня преследовали за то, за се, и т.д. Это не в моем вкусе.

Пьер Бельфруа. Франция, 2008 г. Фото Виктории Лысенко

В Праге и во многом благодаря Мерабу я убедился в том, что коммунизм, как фашизм и любая идеология, которая обещает подарить счастье человечеству вопреки его желанию, приносит только несчастье. Была одна книга, которую мы читали вместе с Мерабом в Праге, Mea culpa Селина, написанная в 39-ом году. Книга, которую мы собирались написать, была в духе этого превосходного памфлета Селина. Он написал его после возвращения из Советской России. Он был там в связи с проблемами гонорара за его первый великий роман «Путешествие на край ночи». Книга имела огромный успех во Франции, она была выдвинута на Гонкуровскую премию1, и т.п. На русский язык ее перевели Луи Арагон и Эльза Триоле. Был успех, и люди считали, что Селин – человек левых взглядов, близкий коммунистам. Ему был назначен огромный рублевый гонорар и он был приглашен в Советскую Россию, чтобы его получить. Тогда многих французских писателей приглашали и очень роскошно принимали, надеясь на то, что они восторженно напишут о Советской России. Андрэ Жид был единственным, кто написал сдержанно. Книга называлась «Возвращение из СССР», это достойная работа. Андре Жид отметил, что есть спорные вещи, и тут же коммунисты смешали его с грязью.

Селин же написал совершенно профетический текст, он разоблачает все, от пристального взгляда врача не скрылось ничего: ни бюрократия, ни положение дел в других областях. Ему показали больницы, начиная с кремлевской. Он написал, что для аппаратчиков есть все. Он рассказал о своем посещении госпиталя для рабочих: омерзительно, мрачно, грязно, ни шприцов, ни медикаментов… И это было в 36-ом году. Коммунисты никогда ему этого не простили. Прекрасная книга! Для меня он и Пруст – два величайших писателя XX века!

В.Л.: Как сложилась Ваша жизнь после возвращения из Праги?

П.Б.: Я решил больше не заниматься политикой и создал детский журнал комиксов «Пиф-гаджет».

В.Л.: Я слышала от своих французских друзей, что в детстве это был их любимый журнал.

П.Б.: Я совершенно не принял эту идиотскую революцию 68-ого года. Провозгласив себя на словах антисталинистами и антикоммунистами, они пели тот же интернационал, когда советские танки давили молодых чехов. Хотя они подняли на щит Мао, Ленина, и бог знает кого, в действительности, это была та же самая идеология. В этот момент я собрал группу молодых людей и мы решили сделать что-то совершенно другое. Так был задуман «Пиф-гаджет» в мае 19682.

В.Л.: И сколько это продолжалось?

П.Б.: Это продолжалось четыре года, может быть, пять лет. «Пиф-гаджет» все-таки принадлежал компартии, т.е. существовал на их деньги, так что возник конфликт. Я отказался делать комиксы о войне во Вьетнаме, против американцев. Их злило, что мы выпускали гаджеты3. Это американские штучки – Изноугуд (Isnogood)4 Жана Табари (Jean Tabary) и Рене Госинни (René Goscinny). Мы опубликовали первые комиксы с Корто Мальтезе (Corto Maltese)5.

В результате конфликта я ушел, но журнал продолжал существовать довольно долгое время, пока не разорился. Но это было прекрасное время, мы много развлекались и веселились. Там работали прекрасные художники и сценаристы Оливье (Jean Olivier) Сезар (Jéan Cezard), Лекюро (Roger Lecureaux). Это была другая авантюра, совершенно отличная от авантюры с книгой «Товарищ Водка».

В.Л.: А как отреагировали на эту книгу Ваши бывшие товарищи по компартии?

П.Б.: Не знаю, я их больше не видел.

В.Л.: Что не было никакой реакции?

П.Б.: Конечно, была, еще какая. Рукопись была принята к печати в двух издательствах Кальман-Леви (Calman Lévy) и Жюйиар (Julliard). Ей прочили успех: замечательная книга, произведет сенсацию. Она должна была выйти в октябре 1980. И вот в октябре мне звонил издатель Бернар де Фаллуа (Bernard de Fallois), который был моим другом, и говорит: «Пьер, Вы должны приехать в Париж. У нас серьезные неприятности». Он меня принял в своем кабинете и рядом с ним сидел адвокат Жан Клод Зильберштейн (Jean-Claude Zilberstein): «– Пьер, простите, я должен был это сделать раньше, я должен был сразу дать эту книгу адвокату. Он прочитал ее сейчас и сказал, что мы не понимаем, что делаем, что нас могут просто засудить. Я прочитал книгу и нашел ее прекрасной и остроумной, но Пьер, Вы очень и очень зло описываете коммунистов. Вы говорите, что это не «партия расстрелянных»6, а «партия расстреливающих». И Вы не отдаете себе отчета, что это вызовет демонстрации на улице Гарансьер (Garancière), на которой расположено издательство, сотни тысяч людей захотят поджечь издательство. Вы назвали всех по именам: Торез, Арагон, Эльза Триоле и т.д.

– Да, я даже и главного героя назвал своим подлинным именем.

– Это недопустимо. Нас затаскают по судам. Ваша книга исключительно злобная, жестокая. Никто никогда не позволял себе подобного. Вы просто их вымазали грязью. Но есть один выход: Вы должны изменить имена».

В.Л.: Не последовало никакой другой реакции на книгу?

П.Б.: Реакция, конечно, была: я получал письма с угрозами, с изображением катафалка. В марте-апреле было несколько критических передач по радио. Они были в бешенстве. Некоторые социалисты радовались, что коммунистов опустили мордой в грязь. У читателей книга имела успех и прекрасно продавалась.

                                                                                                           Перевод Виктории Лысенко